Допустим, у нас есть собака. Несколько тысяч лет назад мы открыли способы контроля поведения животных. Так, например, записи о дрессировке домашних животных можно найти в Древней Греции, а у того же Декарта есть длинные рассуждения на тему того, как правильно дрессировать собак.
(Вообще, у него были довольно странные взгляды касательно животных. Он считал, что они были машинами. Но это не так важно.)
Классическое обусловливание работает следующим образом: сначала вы определяете предмет, вызывающий в животном, которое вы хотите выдрессировать, возбуждение. То есть собака видит еду и думает: «Круто! Ух ты!»
Еда в этом случае — то, что психологи называют безусловным стимулом. Он без вмешательства с нашей стороны вызывает безусловный рефлекс в дрессируемом животном. Вы показываете еду, и у собаки начинается неконтролируемое слюноотделение.
В то же время, есть множество вещей — колокольчики, например — которые не вызывают у собаки вообще никакой реакции. То есть вы звоните в колокольчик, а собака при этом никак не реагирует. В данной ситуации вы обеспечиваете так называемый нейтральный стимул и в ответ получаете отсутствие реакции.
Затем вы берете ту же собаку и показываете ей одновременно колокольчик и еду. Одного только вида еды достаточно, чтобы вызвать у собаки то самое «Вау!».
Таким образом, вы взяли парные стимулы — колокольчик и еду — и вызвали безусловный рефлекс, обусловленный на данном этапе лишь едой. Однако животные — ассоциативные существа, и в конце концов этот безусловный рефлекс, этот возглас «Ух ты!», переносится с еды на нейтральный стимул. В итоге, когда колокольчик вызывает слюноотделение у собаки, вы можете сказать, что вы привили животному условный рефлекс в ответ на стимул.
Подобное работает не только с животными. На первых страницах книги Алана Каздина, которую вы до этого читали, была история о бедном Маленьком Альберте, который не видел ничего страшного в белых кроликах до тех пор, пока их изображение не связали с безусловным стимулом громкого звука, вызывавшего в нем страх. И когда это случилось, Альберт стал ассоциировать до этого нейтральных белых кроликов с чувством страха.
Люди способны постепенно создавать положительные или отрицательные ассоциации, вызывающее у них положительную или отрицательную эмоциональные реакции. В итоге они могут начать переносить эти ассоциации на предметы, ранее не имевшие для них никакого значения.
Понимая это, психологи начали более широко исследовать зависимость между предметами и поведением, а также предметами и последствиями, с которыми предметы или поведение ассоциируются. Таким образом, пока классическое обусловливание связано с пассивным использованием каких-то вещей — вы видите еду или кролика, и в вашей голове появляется какая-то ассоциация — оперантное обусловливание связано с вашим собственным поведением и результатам, к которым оно обычно приводит.
У каждого человека есть много вещей, которые они делают по собственному желанию: подготовка к лекциям, поход в спортзал, уважительное отношение к соседям по блоку, звонки родителям как минимум раз в неделю. В то же время для нас характерно и нежелательное поведение: те привычки, которые нам не нравятся в себе — те самые, что есть у 92% присутствующих.
Психологи заметили, что мы имеем средства, которые помогают использовать вызванные обусловливанием связи для закрепления различных типов поведения. В частности, если мы внимательно относимся к тому, к каким последствиям эти типы поведения обычно приводят, а также если мы пытаемся контролировать эти последствия, то мы можем повысить частоту проявления одних моделей поведения, а других — понизить.
Поэтому, если вы хотите, чтобы какое-то поведение проявлялось чаще, вы можете связать с ним какой-нибудь подкрепляющий стимул. Этот стимул может быть положительным. Например, пообещав составить вам рекомендательные письма, которые окажутся полезными при поиске работы в будущем, я подтолкну вас к написанию курсовой. Иначе говоря, я предоставлю вам положительное подкрепление для желательного поведения. С другой стороны, можно поддержать желательное поведение так называемым отрицательным подкрепляющим стимулом: избавлением от раздражителя, вызывающего отрицательную реакцию. Если с вами в комнате кто-то шумит, то возникает отрицательный подкрепляющий стимул, и вы надеваете беруши. Это избавляет вас от раздражителя в виде шума.
Так что мы можем закрепить какое-то поведение, связывая его с последствиями, повышающими ценность поведения и таким образом вызывающими положительные эмоции.
Кроме того, мы можем неосознанно понизить частоту какого-то желательного поведения, ассоциируя его с некими негативными последствиями. Это значит, что вы можете отбить у себя желание заниматься чем-то интересным, если ваши действия не приносят удовлетворения. И это связано с темой наказаний и принципом их работы, о чем мы подробно поговорим на другой лекции.
Поведение может ассоциироваться с положительными или отрицательными последствиями, и иногда эти ассоциации возникают сами по себе. Когда я ем шоколадный торт, он ассоциируется у меня с позитивными последствиями в виде отличного вкуса, который становится положительным подкрепляющим стимулом. Однако для меня может быть не столь очевидно то, что это же поведение приводит к таким нежелательным последствиям, как повышение уровня сахара в крови.
Указание людям на естественные негативные последствия их поведения — один из способов применения этого принципа. Если мы хотим делать что-то чаще, мы можем взять это действие и ассоциировать его с позитивными или негативными последствиями. Мы также можем указать людям на те последствия, которые это поведение уже имеет для них. И, наконец, мы можем даже не знать, что определенный подкрепляющий стимул не позволяет избавиться от поведения, которого мы хотели бы избежать.
Родитель может обнаружить, что ребенок рыдает лишь потому, что плач — нежелательное поведение — ассоциируется, по сути, с положительным подкрепляющим стимулом: вниманием родителей. В итоге можно прийти к пониманию того, что устранение подобного стимула решит проблему с плачем.
В этом плане оперантное обусловливание использует нашу способность создавать ассоциации и применяет этот навык для того, чтобы закрепить желательное поведение или избавиться от нежелательного. Однако модели поведения, конечно, не берутся из ниоткуда. Предпосылки тех или иных действий также влияют на оперантное обусловливание.
То есть, вероятность какого-то действия зависит, в первую очередь, от предшествующих событий. Если вы голодны, то у вас куда больше шансов заглянуть ночью в холодильник и съесть что-нибудь вредное. Но если вы выпьете стакан воды за час до того, как ложиться спать, то подкрепление, которое вы до этого получали от вредной еды, больше не будет таким сильным. Вы можете контролировать обстоятельства так, чтобы сделать подкрепляющий стимул более или менее эффективным.
Вы также можете упростить этот процесс для других: например, если я захочу помочь вам подготовиться к лекции, то я подскажу, какие части текста стоит прочесть в первую очередь и таким образом уберу препятствия, которые подготовка может создать. Я мотивирую вас, делая задания более простыми.
И, наконец, мы можем выборочно вызывать какое-то поведение, вводя или убирая так называемый дифференциальный стимул, показывающий действенность подкрепляющего стимула. Алан Каздин подчеркивает, что если мы изначально настроены ответить на телефонный звонок, то он станет предпосылкой, в результате которой наше поведение с большей вероятностью приведет к подкрепляющему стимулу — возможности поговорить с кем-то.
В общем, концепция оперантного обусловливания позволяет использовать уже отмеченные предположения Аристотеля: мы все время пытаемся организовать нашу жизнь таким образом, чтобы то поведение, которое кажется нам приемлемым, стало привычным. Один из самых эффективных способов добиться этого — структурировать личный опыт так, чтобы нежелаемое поведение уступало альтернативному желаемому поведению.
Так, например, говоря о воспитании, Алан Каздин писал: «Вместо того, чтобы думать о нежелательном поведении ребенка —плач, драки с другими детьми, нарушенный режим сна, — начните думать о желательном поведении ребенка и поощряйте подобное поведение».
И вместо того, чтобы говорить себе: «Я не хочу засиживаться допоздна за разговорами со своим соседом по комнате», — лучше спросите себя: «Какое поведение я бы хотел привить себе и потом поддерживать? Есть ли какие-то альтернативы, которые предотвратят нежелательное поведение и поддержат желательное?»
Таким образом вы открываете для себя абсолютную форму самоконтроля — форму, использующую разницу между тем, во что вас вовлекает ум, и тем, к чему вас тянет ваша яростная часть души и вожделение. Вы начинаете ассоциировать ранее нейтральное поведение с положительными последствиями. «Когда вы избавляетесь от поведения посредством поощрения обратного поведения, — говорит Каздин, — эффект куда сильнее и длится дольше, чем если бы вы наказывали нежелательное поведение. Лучший способ выработать какие-то привычки — практика, подкрепленная стимулом».
Это соответствует мыслям Аристотеля: «Ибо если нечто следует делать, пройдя обучение, то учимся мы, делая это; например, строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре — кифаристами». На самом деле, вы слышали этот тезис трижды за сегодняшнюю лекцию. «Мы учимся ремеслу, производя то, что должны, уже владея определенными навыками. Мы становимся строителями, когда строим, учимся играть на арфе, когда играем на ней».
То есть мы пытаемся организовать нашу жизнь таким образом, чтобы довести до автоматизма следование нормам, которые мы одобряем.
Мне кажется, это с новой стороны раскрывает отрывок, которым я закончила предыдущую лекцию. Аристотель писал: «Ведь воздерживаясь от удовольствий, мы становимся благоразумными, а становясь такими, лучше всего способны от них воздерживаться. Так и с мужеством: приучаясь презирать опасности и не отступать перед ними, мы становимся мужественными, а став такими, лучше всего сможем выстоять».
И я считаю это неоспоримым аспектом человеческой натуры. Но на этом дело не заканчивается. Два эссе, которые я задала вам на дом, добавляют сложности освещенным на этой лекции идеям. Кроме того, темы эссе побуждают нас к размышлению о том, насколько полно сегодняшние тезисы описывают все действия, необходимые для изменения чего-либо в себе.