Профессор Тамара Гендлер: Сегодня нам предстоит сделать довольно много, но есть два главных момента. Во-первых, сегодня я заканчиваю обсуждение взглядов Аристотеля на понятия счастья и гармонии, а во-вторых, я хотела бы познакомить вас с темой душевных расстройств.
Возможно, вы помните, что на предыдущей лекции мы обсуждали идею об определенном виде процветания — эвдемонии, доступной человеку, чья душа находится в некой гармонии.
Древнее представление, сформулированное Платоном и затем не раз заимствованное Аристотелем, предполагало, что мы обладаем умом (рациональностью), яростной частью души (набором эмоций, связанных с понятием чести) и вожделением, ассоциирующимся с базовыми потребностями в пище и размножении.
И человек, который может процветать, — это тот, чья инстинктивная реакция при вожделении и под воздействием эмоций не расходится с его убеждениями; это тот, кто действует одинаково как осознанно, так и инстинктивно. Человек, который садится и делает задание к лекции, когда это нужно, не раздумывая над этим слишком долго.
В известной нам части «Никомаховой этики» Аристотель старался дать некую формулу, метод, чтобы привести душу в определенный порядок. Просто чтобы напомнить вам, как это вписывается в контекст его аргументации: Аристотель утверждает, что существует деятельность как самоцель. Это тот самый расцвет или эвдемония. Это чувство, что человек соответствует наилучшей версии себя.
Аристотель указывает, что тот вид процветания, который нас здесь интересует, — вовсе не наслаждение, достигаемое путем удовлетворения потребностей вожделения; и не наслаждение от удовлетворения нужд, которые исходят из чести или духа. То, что он имеет в виду, — скорее, удовлетворение от нашей способности к рефлексии.
Существует также аргумент в пользу того, что каждый объект чем-то ценен и обладает уникальными свойствами по отношению к чему-либо еще. Аристотель говорит, что особая функция человека — проявление ума или «деятельности души, выражающей ум».
Таким образом, в аристотелевской картине мира человеческое благо должно быть тем, что отличает самого человека от других существ. По Платону и Аристотелю, у многих животных также может быть яростная часть души, по крайней мере, в некоторых случаях. У них есть и эмоциональные связи, которые, кажется, проявляются в их поведении.
Но лучшая, согласно Аристотелю, совершенная человеческая добродетель — это способность заниматься умом и размышлением. И отсюда же способность структурировать свою жизнь таким образом, чтобы яростная часть души и вожделение находились в координации с умом.
Итак, в представлении Аристотеля добродетель — состояние, при котором инстинктивные реакции соответствуют убеждениям. То, что происходит с вами, когда вы не следите за поведением, — это моменты, на которые вы чуть позже оглядываетесь и говорите, например: «Как здорово, что я смогла помочь этому ребенку в трудной ситуации». Или: «Отлично, я избежала искушения, которое привело бы меня к тому, о чем можно было бы серьезно пожалеть».
Аристотеля волнует вопрос о том, как же выглядит эта добродетель и как ее можно культивировать. Напомним, что Платон такую добродетель называл «добродетелью справедливости», которая приводит в гармонию части души.
Но этот раздел курса во многих отношениях представляет собой попытку интерпретировать идеи именно Аристотеля. Итак, первая интерпретация.
Аристотель различает два вида добродетели: добродетель мысли и характера. Добродетель мысли — это то, что формируется педагогическим наставлением. Это, например, знание, что шестью семь — сорок два. То есть добродетель мысли — разбираться в таблице Менделеева или иметь представление о видах политического устройства. А способ, которым такие добродетели передаются и развиваются у людей, — традиционный педагогический процесс.
Однако одна из важнейших тем античной философской традиции состоит в следующем: помимо добродетелей мышления, согласно Аристотелю, есть еще и «добродетели характера». Добродетели характера — это не то, что можно постигнуть собственным умом, о них невозможно узнать по чьим-то рассказам. Такие добродетели возникают в вожделеющих и яростных частях души в результате культивирования привычки.
И Аристотель утверждает, что они возникают не от природы, но и не против нее. Что под этим подразумевается? Предположим, я пытаюсь научить свои очки держаться в воздухе без помощи рук. Как думаете, у меня получится? Допустим, я награждала бы очки каждый раз, когда они остаются в воздухе, и ругала бы, когда они падают. Сколько бы я ни пыталась приучить их держаться, они, как назло, будут падать, ведь это противоречит их природе. Невозможно изменить зависимость между моими очками и гравитацией. Аристотель говорит об этом, также приводя в пример камень.
Но при этом если я возьму тыквенное семечко и положу его в почву, налью немного воды и выставлю на солнце, то даже без моего вмешательства оно даст росток. Вскоре росток покажется из почвы, двинется навстречу солнечному свету, и в конечном итоге у меня вырастет тыква. То есть, если я посажу семечко, оно станет тыквой и без моего участия.
Так вот, добродетели характера находятся где-то посередине: между тем, как семя превращается в тыкву, и тем, как вы пытаетесь обучить очки летать в условиях гравитации. Они [добродетели] не возникают природным образом, не прорастают в нас, как, например, волосы. Это вещи, которые просто происходят, но они также и не против самой природы. Это не то же, что пытаться научить себя парить в воздухе, или семьдесят две недели подряд оставаться без сна, или десять лет обходиться без еды — ведь это очевидные природные противоречия.
«Добродетели характера не возникают в нас ни от природы, ни против нее. Скорее, природа дает нам возможность их приобрести. Это то, к чему у нас есть способность. И то, что проявляется в нас через привычку».
Как выглядит процесс приобретения привычки? В одной из самых известных цитат из «Никомаховой этики» Аристотель указывает: обучение происходит в процессе действия. «Мы учимся ремеслу, — говорит Аристотель, — производя то, что должны, уже владея определенными навыками». Например, мы учимся быть строителями. Как? Читая книгу «Как построить дом»? Я читала что-то от IKEA, кажется, под названием «Как собрать стол», но это мне не помогло. На самом деле мне помог мой двенадцатилетний сын, у которого строительство, конечно, в крови: он просто пришел и показал мне, как собирается стол. Так я поняла, что строителями становятся, практикуя строительное искусство. Я смогу стать арфисткой, только непосредственно играя на арфе.
Кто из вас владеет игрой на музыкальном инструменте? А кто научился музицировать, прочитав книгу «Как играть на пианино», но так ни разу и не прикоснувшись к клавишам? Никто? А кто научился играть на музыкальном инструменте, уже практикуясь в самой игре? Кто из вас стал пианистом, арфистом или флейтистом, играя на фортепиано, арфе или флейте?
Итак, вывод Аристотеля следующий: приобретение умений и качеств, которые нам хотелось бы иметь, возможен, если мы ведем себя так, будто уже имеем эти умения и качества. Точно так же, как мы учимся играть на фортепиано, непосредственно играя на нем, мы учимся чему-либо еще, просто совершая нужные действия. Мы учимся быть умеренным, действуя умеренно. Мы учимся быть храбрыми, совершая смелые поступки. То есть сначала мы осознанно структурируем нашу жизнь так, чтобы нужная привычка стала частью поведения, а затем совершаем определенное действие снова и снова, пока оно не перестанет нуждаться в нашем контроле. Это то же самое, что и любой привычный навык в сфере музыки, спорта или любых других занятий, где нужно сначала осознанно учиться, а затем автоматически воспроизводить определенный набор действий — таким образом вы делаете то, что Аристотель называет «взращиванием добродетели».
Мы вернемся к этому через несколько лекций. А завершить этот раздел я хотела бы одной из самых известных частей рассуждения Аристотеля на эту тему.
Он указывает, что в данной ситуации есть некоторая опасность. Опасность научиться играть на пианино плохо, потому что привычка держать пальцы прямыми, а не полусогнутыми — нехорошая, и она укореняется в вашем поведении так же, как укоренилась бы хорошая. У нас нет автоматического механизма фильтрации, который говорит: «Только хорошие привычки будут задерживаться, а плохие нет, независимо от того, какие действия я совершаю». Все, что вы практикуете, станет для вас привычным. Ваши целенаправленные действия — как источники добродетелей, так и причины их исчезновения. Практикуйте храбрость, и вы станете храбрыми. Практикуйте трусость, и она тоже укоренится в вас как привычка.
Далее Аристотель обращает наше внимание на следующее: в каждом из этих состояний мы можем идти к цели, делая или слишком мало, или же слишком много, поэтому нужно стремиться к золотой середине — тому, что известно как аристотелевский «срединный» путь. Согласно Аристотелю, добродетели обычно разрушаются как избыточностью, так и недостаточностью.
Предположим, что вы столкнулись с опасной ситуацией. Есть две крайности, которыми вы можете увлечься: на такую ситуацию можно отреагировать либо трусливым образом, либо безрассудным. А между этими крайностями как раз находится добродетель храбрости.
Или вы оказались в положении, в котором можете повести себя враждебно или чересчур открыто. В другой раз вас о чем-то попросили, и вы можете отказать или же чересчур расщедриться. В третьей ситуации вы можете похвастаться или поскромничать. Согласно Аристотелю, вам не нужно ни то, ни другое. Нужна правдивость — то, что находится посередине.
Допустим, вы имеете дело с шуткой. Вы можете быть суровым, нелепо-комичным, или же остроумным. Вы можете быть сварливым или льстивым, а можете и чем-то посередине — дружелюбным. Получается, у каждой из аристотелевских добродетелей существуют две крайности: крайность недостатка и крайность избытка — и между ними находится «аристотелевское срединное».
Итак, если вы помните, на пятой лекции я показывала вам знаменитую картину Рафаэля «Афинская школа», где Платон указывает на небо, ссылаясь на форму, а Аристотель держит ладонь прямо напротив его торса. И я говорила, что это можно истолковать по-разному. С одной стороны так, что Аристотель отвергает Платоновскую идею о формах, с другой же стороны, это можно воспринять как олицетворение аристотелевской идеи о срединном. Опять-таки, мы вернемся к этому через пару лекций.
А сейчас позвольте закончить этот раздел, процитировав представление Аристотеля о круге формирования добродетельной привычки: «Воздержание от удовольствий делает нас умеренными». А достигая умеренности, мы становимся более способными к воздержанию от удовольствий. Похожая ситуация с храбростью: привычка «держать удар» делает нас храбрее. А когда мы становимся храбрыми, то держим удар еще увереннее.
В подобной практике поведения существует своего рода круг взаимосвязей. И через несколько занятий мы поговорим о современной интерпретации идеи о таком круге — когнитивно-поведенческой терапии.